03.10.2014 15:06
Цензура – это законодательный запрет на информацию, точнее, на ее производство и распространение. Законодательный – означает, что запрет обязателен для всех под угрозой наказания.
Если прочитать закон о государственной тайне, коммерческой тайне, об экстремизме, то видно, что государство вполне всерьез подходит к этой теме. Наказание может последовать вплоть до уголовного.
Нужна ли цензура как институт? В конституции России написано просто: цензура запрещена. Это не единственное противоречие в нашей крайне неудачной исторически конституции. Конечно, цензура нужна. Начиная с уже упомянутой государственной тайны и заканчивая проблемой нравственности. Грязная ругань, советы и инструкции террористам и самоубийцам, порнография, жестокость и насилие – все это виды информации. У кого есть сомнения, что эти виды информации должны цензурироваться?
Однако есть еще один специфический вид информации. Это когда информация касается политических вопросов, вопросов власти и властных персон. Если она апологетична, комплиментарна, хвалебна – то проблемы нет. Любая власть и властные персоны только радуются такой информации и массово ее тиражируют. Как в байке:
«Я человек свободный. Я никого и ничего не боюсь. Я честно и открыто, прямо в глаза скажу этой власти, этому президенту всю правду матку, невзирая ни на что! Все, что я о них думаю!
- «Никогда еще в истории у нас не было такой выдающейся и успешно действующей власти, такого самого замечательного лидера! Но он неправ! Он тоже делает ошибки! Не бережет он себя, слишком много на своей галере трудится, не принял законов о своем пожизненном назначении! Не сделал такого счастья народу. Вот, — пусть теперь знает, что о нем граждане думают!»».
Однако, если всерьез, то вопрос ставится о политической цензуре. С одной стороны, политическая критика власти необходима. Политическая оппозиция нужна. Нужна борьба идей и вариантов альтернативных решений в государственном управлении. Иначе не найдешь лучшие решения. А нелучшие и тем более худшие решения ведут любую страну известно куда: к краху.
Но, есть ведь и неприятное следствие возможности критиковать власть, обвинять ее в коррупции, недееспособности, провалах. Это нестабильность. За слишком резкой или ничем не ограниченной критикой следует конечно стремление власть сменить. Если бы эта смена происходила в честной политической конкуренции и на выборах! Лучшего механизма прогресса власти и страны не придумаешь. А если смена власти происходит как в 2011 году, когда партии победителю приписали фальсифицированных голосов в два раза? А если смена происходит как на Майдане? Со стрельбой и разрухой, с приходом во власть не лучших, а возможно даже худших?
Должно ли общество и действующая власть защищать себя от такого варианта? Конечно, должна. Как? Запрещая, наказывая за экстремизм, недобросовестные и недостоверные обвинения и критику.
Но где тут грань в механизме, обеспечивающем с одной стороны здоровье процедур, а с другой — элементарную узурпацию власти, отгораживание ее от любой критики и поиска альтернатив, подавление оппозиции и любой самостоятельной мысли?
Цензура, как институт, как нормативно-правовое предписание, в основном касается СМИ, интернета, издательской деятельности, наружной рекламы, т.е. неких материальных инфраструктур распространения информации и формализованной информационной деятельности.
Границ целесообразности и ответственности за успех своей страны тут на самом деле две. Одна формальная, а другая внутренняя, которая пролегает в каждом человеке. Существует еще один вид цензуры. О нем и идет речь!
О такой цензуре классики писали много раз, напоминали о ней в образах: «как бы чего не вышло». Это – самоцензура.
Учитель Беликов (А.П. Чехов «Человек в футляре») был крайне осторожным человеком: «Для него ясны были только циркуляры и газетные статьи, в которых запрещалось что-нибудь… В разрешении же и позволении скрывался для него всегда элемент сомнительный, что-то недосказанное и смутное. Когда в городе разрешали драматический кружок, или читальню, или чайную, то он покачивал головой и говорил тихо: «Оно, конечно, так-то так, все это прекрасно, да как бы чего не вышло».
Многое в жизни Отечества повторяется. Персонаж сатирической сказки «для детей изрядного возраста» М.Е. Салтыкова-Щедрина — пескарь, который «жил — дрожал и умирал — дрожал». Вся его пескариная премудрость состояла в том, чтобы прозябать в своей темной норе, дрожа за свою жизнь, и «не высовываться» — во всех смыслах этого выражения. Сатирик на самом деле изображал российскую интеллигенцию, чью общественную позицию он уподобил поведению пескаря, озабоченного только выживанием.
Есть и более пронзительные образы. Н.А. Некрасов («Кому на Руси жить хорошо»): «Люди холопского звания — сущие псы иногда: чем тяжелей наказания, тем им милей господа».
Такое неизбежно имеет закономерный конец.
Кто-то скажет, что это все истории и историйки. Ныне интеллигенция просвещенная, с достоинством. А вот оцените прямую речь современного талантливого журналиста, искреннего и хорошего человека, русского патриота. Вот эта прямая речь.
«Либералы и революционеры, будучи одного поля ягодами, часто сравнивают охранителей с верными псами, готовыми преданно служить хозяину в любой ситуации и при любом состоянии. Как бы плохо ему не было, как бы непонятны были действия того, кому предан, пёс всегда будет биться за него до последней капли крови. Они говорят об этом презрительно, видят в этом рабское и ничтожное. Сами в сущности рабы, они не понимают святость служения и самопожертвования, духовной высоты долга и верности, того, что искренне служить может только истинно свободный человек. Да и в животном мире есть ли что либо более великолепное, чем верность пса? Будучи заложниками лживой пропаганды эгоистической «свободы» и сатанинской гордыни, не глядя глубже прагматической поверхностной необходимости, они не способны увидеть тайного смысла в иррациональном подчинении тому, кому суждено и дано править русским народом. Довериться его чутью и охранять его от нападок врагов и лживых языков. Добровольно возложить на себя полное ему подчинение, положить жизнь за него, растворить своё «я» в Помазаннике, его судьбе, которая всегда величественна и трагична. Либерал со своими примитивными суждениями о власти, государстве, народе не способен понять это. В то время как для русского человека это более чем естественное отношение ко власти и государству. Он возмущается над этим, высмеивает «рабскость» и «облизывание», играет остроумными словечками — в сущности же сам смешон и мелочен. Так же многие недалёкие люди возмущаются выражением «раб Божий» — почему раб? к чему такое самоуничижение? я ведь свободная личность! Болезные, они считают себя самодостаточной единицей, разумной обезьяной, пупом земли и неба…
Говорю как верный пёс-охранитель, нет ничего более святого на гражданской стезе, чем служить хозяину своей земли. Человеку, избранному вести твой народ в тёмном и опасном мире. При этом служить — не значит прислуживать и лебезить перед сильным, в то же время ненавидя хозяина. Служение — это осознанный выбор, добровольная отдача себя другому. Отдача полная и окончательная, но не означающая, что не может быть внутренних вопросов и рефлексий. Которые, впрочем, не должны отвлекать от служения и исполнения долга. Верный пёс обязательно должен лаять в случае опасности и лаять громко — но на опасность, ни в коем случае не на самого хозяина. Когда же кажется, что тот поступает неправильно, честно сказать об этом, но не настаивать, смирить гордыню, довериться его выбору. Ибо даже в ошибках он руководим провидением.
Многие, считающие себя государственниками и охранителями, но не чувствующие до конца эту тайну, в критический момент, когда властителю особенно трудно, принимаются лаять на него самого. Им кажется, что это честно и правильно. Они гордятся собой, свою измену называя принципиальностью. Они полагают, что тем самым как раз честно служат хозяину, в отличие от оставшихся преданными псов, которые продолжили отстаивать хозяина. Став предателями, обвиняют в предательстве этих верных псов. Страшный слом происходит в таких людях. Нередко он приводит их к тем самым революционерам, с которыми они ещё недавно отчаянно сражались. Печальная и жалкая участь.».
Такой вот манифест. Ни слова не исправлено и не пропущено. Каждый сам даст оценку искренности и программному характеру этого манифеста. Не вдаюсь в детали противоречий и логических подтасовок, не до того сейчас, но с каких пор русский человек стал считать, что помазание на русскую державу дано было Ельцину? Да чем он мазать мог, — только представить себе.
Есть соображения, что консолидация российского электората, достижение высоких политических рейтингов обязано не только Олимпиаде и Крыму, как таковым. А еще и искусству надувания политических шариков. А.Г. Дугин: «После Крыма вокруг Путина произошла беспрецедентная консолидация всего российского общества. Немаловажную роль в этом сыграл В. Володин, сумевший в сжатые сроки обеспечить абсолютную поддержку президентского курса на защиту «русского мира» всеми сегментами политической системы России (как правыми, так и левыми, как ультралояльными «единороссами», так и анархистами из арт-группы «Война» и «Другой России». Около 1000 значимых блоггеров взяты на подряд, публикуются, участвуют в форумах по той же схеме, по какой пятая колонна долбит нашу страну. Эти нанятые блоггеры долбят встречным палом упомянутых долбежников, но не только. И это есть информационная война. На войну отвечать войной – правильно.
Но, другое дело, еще они поют осанну. В приведенном выше, бесспорно искреннем манифесте, указано как и почему нужно восхвалять даже ошибки, которые творятся в стране, и которые ведут страну на историческое заклание. Я редко цитирую классиков, исповедуя мысль, что жить и звучать нужно от собственных мозгов, но все-таки приведу еще цитату. Нобелевский лауреат, И.А. Бунин в своих «Днях окаянных»: «Это писано мной в 16 году. Лезли мы в наше гробное корыто весело, пошучивая…».
Лезем мы в гробное корыто и сегодня. Кто, что заставляет взрослых, умных людей, патриотов своей страны своими руками толкать страну в крах? Почему им нужно хвалить власть, когда она уничтожает 3,5 триллиона долларов собственных суверенных денег? Ввергает страну во внешнюю зависимость? Побирается по всему миру потом в поисках инвестиций, которые у себя дома уничтожила? Хвалить за то, что снова стала экспортировать зерно, «кормить мир», не говоря, что это распродажа стратегического запаса и оставление страны «без штанов» в голодный момент?
Хвалить власть за то, что она отдельным страдальцам от зарубежных санкций (у которых арестованы виллы на Сардинии) хочет выдавать компенсации из бюджета, т.е. за счет всех граждан налогоплательщиков страны? Санкции на весь народ переносят. А когда арест с их вилл снимут, они вернут эти компенсации? Но в проекте закона о возврате ничего не говорится.
Хвалить власть за то, что рядом с Китаем, в котором рост ВВП 8% в год много лет, наша богатейшая страна уже в минусе?
Хвалить за то, что страна становится изгоем в мире? Что вместо создания рабочих мест десятки млрд. долларов тратятся на игры и мосты на остров в никуда?
Хвалить за то, что как политическим напалмом выжигают в кадровом поле умных, профессиональных людей, патриотов и потенциальных лидеров, замещая их неумехами и прощелыгами?
Хвалить за то, что к западным санкциям, тяжко бьющим по нашей стране, власть своими собственными руками добавляет точно такие же санкции? Меня недавно пригласили на федеральный очень известный канал, как раз по вопросу о встречных санкциях. Но потом перезвонили и спросили о моей экспертной позиции. Из только что написанной строчки эта позиция понятна. После разговора сказали – ничего не получится: нам сказали хвалить эти санкции.
Страна опускается, деградирует, глупеет на глазах, а все громче хвалы.
Поистине, вторая граница цензуры проходит через каждого человека, через душу и мозги каждого гражданина. Вот это и есть самоцензура. И, странным образом, давнее «как бы чего не вышло» превращается уже в чистое холопство. Но что же будет в итоге-то? Куда ведет духовное холопство? Конец будет закономерен.
И уж еще одна цитата. Нет, не цитата. А так, — про нашу жизнь.
«Ханс Христиан Андерсен. «Новое платье короля».
Много лет назад жил-был на свете король; он так любил наряжаться, что тратил на новые платья все свои деньги, и парады, театры, загородные прогулки занимали его только потому, что он мог тогда показаться в новом наряде. На каждый час дня у него был особый наряд, и как про других королей часто говорят: «Король в совете», так про него говорили: «Король в гардеробной».
В столице этого короля жилось очень весело; почти каждый день приезжали иностранные гости, и вот раз явилось двое обманщиков. Они выдали себя за ткачей и сказали, что могут изготовлять такую чудесную ткань, лучше которой ничего и представить себе нельзя: кроме необыкновенно красивого рисунка и расцветки, она отличается еще удивительным свойством — становиться невидимой для всякого человека, который не на своем месте или непроходимо глуп.
«Да, вот это будет платье! — подумал король. — Тогда ведь я могу узнать, кто из моих сановников не на своем месте и кто умен, а кто глуп. Пусть поскорее изготовят для меня такую ткань».
И он дал обманщикам большой задаток, чтобы они сейчас же принялись за дело.
Те поставили два ткацких станка и стали делать вид, будто усердно работают, а у самих на станках ровно ничего не было. Нимало не стесняясь, они требовали для работы тончайшего шелку и чистейшего золота, все это припрятывали в карманы и просиживали за пустыми станками с утра до поздней ночи.
«Хотелось бы мне посмотреть, как подвигается дело!» — думал король. Но тут он вспоминал о чудесном свойстве ткани, и ему становилось как-то не по себе. Конечно, ему нечего бояться за себя, но… все-таки лучше сначала пошел бы кто-нибудь другой! А между тем молва о диковинной ткани облетела весь город, и всякий горел желанием поскорее убедиться в глупости или непригодности своего ближнего.
«Пошлю-ка я к ним своего честного старика министра, — подумал король. — Уж он-то рассмотрит ткань: он умен и с честью занимает свое место». И вот старик министр вошел в залу, где за пустыми станками сидели обманщики. «Господи помилуй! — подумал министр, тараща глаза. — Да ведь я ничего не вижу!»
Только он не сказал этого вслух.
Обманщики почтительно попросили его подойти поближе и сказать, как нравятся ему узор и краски. При этом они указывали на пустые станки, а бедный министр, как ни таращил глаза, все-таки ничего не видел. Да и видеть было нечего.
«Ах ты господи! — думал он. — Неужели я глуп? Вот уж чего никогда не думал! Упаси господь, кто-нибудь узнает!.. А может, я не гожусь для своей должности?.. Нет, нет, никак нельзя признаваться, что я не вижу ткани!»
- Что ж вы ничего не скажете нам? — спросил один из ткачей.
- О, это премило! — ответил старик министр, глядя сквозь очки. — Какой узор, какие краски! Да, да, я доложу королю, что мне чрезвычайно понравилась ваша работа!
- Рады стараться! — сказали обманщики и принялись расписывать, какой тут необычайный узор и сочетания красок. Министр слушал очень внимательно, чтобы потом повторить все это королю. Так он и сделал.
Теперь обманщики стали требовать еще больше денег, шелку и золота; но они только набивали себе карманы, а на работу не пошло ни одной нитки. Как и прежде, они сидели у пустых станков и делали вид, что ткут.
Потом король послал к ткачам другого достойного сановника. Он должен был посмотреть, как идет дело, и узнать, скоро ли работа будет закончена. С ним было то же самое, что и с первым. Уж он смотрел, смотрел, а все равно ничего, кроме пустых станков, не высмотрел.
- Ну, как вам нравится? — спросили его обманщики, показывая ткань и объясняя узоры, которых и в помине не было. «Я не глуп, — думал сановник. — Значит, я не на своем месте? Вот тебе раз! Однако нельзя и виду подавать!»
И он стал расхваливать ткань, которой не видел, восхищаясь красивым рисунком и сочетанием красок.
- Премило, премило! — доложил он королю.
Скоро весь город заговорил о восхитительной ткани.
Наконец и сам король пожелал полюбоваться диковинкой, пока она еще не снята со станка.
С целою свитой избранных придворных и сановников, в числе которых находились и первые два, уже видевшие ткань, явился король к хитрым обманщикам, ткавшим изо всех сил на пустых станках.
- Magnifique! Не правда ли? — вскричали уже побывавшие здесь сановники. — Не угодно ли полюбоваться? Какой рисунок… а краски! И они тыкали пальцами в пространство, воображая, что все остальные видят ткань.
«Что за ерунда! — подумал король. — Я ничего не вижу! Ведь это ужасно! Глуп я, что ли? Или не гожусь в короли? Это было бы хуже всего!»
- О да, очень, очень мило! — сказал наконец король. — Вполне заслуживает моего одобрения!
И он с довольным видом кивал головой, рассматривая пустые станки, — он не хотел признаться, что ничего не видит. Свита короля глядела во все глаза, но видела не больше, чем он сам; и тем не менее все в один голос повторяли: «Очень, очень мило!» — и советовали королю сделать себе из этой ткани наряд для предстоящей торжественной процессии.
- Magnifique! Чудесно! Excellent! — только и слышалось со всех сторон; все были в таком восторге! Король наградил обманщиков рыцарским крестом в петлицу и пожаловал им звание придворных ткачей.
Всю ночь накануне торжества просидели обманщики за работой и сожгли больше шестнадцати свечей, — всем было ясно, что они очень старались кончить к сроку новое платье короля. Они притворялись, что снимают ткань со станков, кроят ее большими ножницами и потом шьют иголками без ниток.
Наконец они объявили: — Готово!
Король в сопровождении свиты сам пришел к ним одеваться. Обманщики поднимали кверху руки, будто держали что-то, приговаривая:
- Вот панталоны, вот камзол, вот кафтан! Чудесный наряд! Легок, как паутина, и не почувствуешь его на теле! Но в этом-то и вся прелесть!
- Да, да! — говорили придворные, но они ничего не видали — нечего ведь было и видеть.
- А теперь, ваше королевское величество, соблаговолите раздеться и стать вот тут, перед большим зеркалом! — сказали королю обманщики. — Мы оденем вас!
Король разделся догола, и обманщики принялись наряжать его: они делали вид, будто надевают на него одну часть одежды за другой и наконец прикрепляют что-то в плечах и на талии, — это они надевали на него королевскую мантию! А король поворачивался перед зеркалом во все стороны.
- Боже, как идет! Как чудно сидит! — шептали в свите. — Какой узор, какие краски! Роскошное платье!
- Балдахин ждет! — доложил обер-церемониймейстер.
- Я готов! — сказал король. — Хорошо ли сидит платье?
И он еще раз повернулся перед зеркалом: надо ведь было показать, что он внимательно рассматривает свой наряд.
Камергеры, которые должны были нести шлейф королевской мантии, сделали вид, будто приподняли что-то с пола, и пошли за королем, вытягивая перед собой руки, — они не смели и виду подать, что ничего не видят.
И вот король шествовал по улицам под роскошным балдахином, а люди, собравшиеся на улицах, говорили:- Ах, какое красивое это новое платье короля! Как чудно сидит! Какая роскошная мантия!
Ни единый человек не сознался, что ничего не видит, никто не хотел признаться, что он глуп или сидит не на своем месте. Ни одно платье короля не вызывало еще таких восторгов.
- Да ведь он голый! — закричал вдруг какой-то маленький мальчик.
- Послушайте-ка, что говорит невинный младенец! — сказал его отец, и все стали шепотом передавать друг другу слова ребенка.
- Да ведь он совсем голый! Вот мальчик говорит, что он совсем не одет! — закричал наконец весь народ.
И королю стало жутко: ему казалось, что они правы, и надо же было довести церемонию до конца!
И он выступал под своим балдахином еще величавее, и камергеры шли за ним, поддерживая мантию, которой не было.»
Вот такая она – самоцензура.
Написал я текст, а сам чувствую – что-то внутри ворочается. Инстинкт самосохранения, что-ли? Черт его знает, может и нужна она для чего-то — эта самая самоцензура? Например, чтоб успешно дожить до собственной смерти…
Держитесь правды.
|