|
– Отец Андрей, патриарх Кирилл призвал священников быть более воздержанными на язык, мол, слишком много спорных комментариев делается. А вы что про это думаете?
 | <:CAPTION:> |
– В храме священник как личность спрятан. На службе я произношу слова не свои, а Иоанна Златоуста, и тем самым прячу свое корявое эго за гениальными, не моими словами. Это и для меня полезно – отдыхать от креативчика, и людям хорошо: они знают, что встретят в храме и меньше травмируются моими личными особенностями. Но когда я выхожу из алтаря, то уже не могу просто отвечать по шпаргалке, по Служебнику, и опасность ошибок резко возрастает. Но и не выйти уже нельзя. Для снижения травмоопасности нужны как минимум две вещи:
Первое – честное признание каждого священника: «моя позиция является позицией церкви только, когда я цитирую Символ веры. В остальных случаях это просто моя позиция».
Второе – опыт. А для обретения опыта нужна готовность терпеть друг друга. Существует закон больших чисел. Когда всего много – это всё оказывается всяким. В Церкви сегодня десятки тысяч священников. Они разные. Высокие и низкие. Брюнеты и блондины. Худые и толстые. Умницы и наоборот. Плюсуем к этому разностилие и разноуровневость СМИ – и получаем неизбежно-пеструю картину медийно-церковного поля.
Есть беседы со священниками правильные, выверенные до стерильности. А есть беседы колючие, импровизационные. Всё есть. И конечно, есть ляпы. Даже самый хороший футболист в своем самом звездном матче всё равно пару пасов дал в пустоту, в аут, поскользнулся, не дотянулся, не добежал... У любого человека есть свои профессиональные неудачи. И их надо просто терпеть друг у друга – в надежде на то, что за хмурой полосой снова будет солнышко. Патриарх абсолютно прав, что заметил проблему медийных ляпов духовенства, и вдвойне прав в том, что не стал называть имен и применять административные меры.
– Это не приведет к полному запрету на общение, когда позиция церкви по разным вопросам окажется вообще непонятной людьми светскими?
– Патриарх как раз настаивает на том, чтобы церковные люди, миряне и священники, стали более активны. Чтобы шли к людям, объясняли свою позицию. Но не в метро же народ за рукава хватать? Значит надо выходить в публичный диалог, а это – интернет и медиа.
Но сложность вот в чем. Мы постоянно говорим о том, что надо уметь прощать, любую ошибку или двусмысленную информацию интерпретировать в пользу обвиняемого человека. Это на словах. В реальной внутрицерковной жизни очень часто происходит иначе. Представьте молоденького священника, который искренне откликнулся на призыв патриарха, дал интервью, а местному епископу его выступление не понравилось. Почему не понравилось – это далеко не всегда прогнозируемо и понятно… Лет 20 назад один священник был уже предложен к епископскому назначению. Но за день до заседания Синода передачу с его участием увидел патриарх Алексий. Очень добрая была передача: батюшка у себя на кухоньке беседует с журналистом и одновременно сам себе жарит картошку. Ну нет у него ни кухарки, ни жены – он монах. И почему-то патриарха это очень задело: как это – епископ русской церкви, уже почти нареченный, сам себе жарит картошку! В результате избрание было отложено на несколько лет.
Так вот священнику, начинающему медиа-контакты, епископ дает по рукам раз, второй. Причем зачастую это не совет или помощь, а резкая и обидная реплика... После пары таких реакций священник благоразумно решает, что лучше промолчать или отделаться цитатой из официального документа, даже не поясняя его. От многих журналистов я слышал, что за последние два года резко снизилось число священников, готовых к интервью и комментариям.
– Девушек из «Pussy Riot» отправили отбывать наказание по колониям. Неужели Церкви их не жалко?
– Декларации о милосердии к этим пуськам уже необратимо запоздалы и бесполезны. Но еще не поздно внятно осадить возникший в последние месяцы погромный дух. Не поздно взять назад слова официального представителя церкви, назвавшего откровенных погромщиков «передовым отрядом церкви». Православная церковь – церковь традиционная. Это означает, что для нас очень важны прецеденты. То, что однажды было допущено, становится образцом для подражания. Кроме того, у нас, у людей, еще со времен Адама смещен центр моральной тяжести: легко отзываемся на соблазнительное предложение, но трудно и со скрипом берем себя в руки. Легко разрешить жить по-самцовски, по вполне естественным понятиям плотоядных хищников, защищающих свою территорию. Трудно потом будет вернуться к человечности. А сегодня мы слышим, что идет война и, значит, разрешается бить и ненавидеть. Если вы кипите – это, оказывается, не ваша плохая воспитанность, а святая злость. Нынешняя сиюминутная ситуация пройдет, а вот эта привычка кипеть и «от имени Церкви» давать сдачи может остаться.
Недавно один православный активист мне говорит: «мечтаю стать мучеником за Христа». Мечта, конечно, хорошая, христианская, но вот как бы не спутать – за Христа ты будешь «получать» или за хулиганство.
– Видно, что отношение к Православной церкви в обществе от дружелюбного поменялось на настороженное. Как этому противостоять?
– Это не столько в обществе, сколько в прессе. Понятно, что именно конфессия большинства подвергается в прессе каждой страны наибольшим нападкам. Вот, скажем, у нас в России баптистов никто не трогает, но в США за ними глаз да глаз. Смягчить нынешнюю волну критики могла бы дискуссия, начатая Церковью, но по какой-либо проблеме, важной для всего общества. Например, единая электронная идентификационная карта, – это беда, которая может затронуть любого. Слишком много личной информации на одном носителе с одним паролем. Слишком большое доверие чиновникам. Или – ювенальная полиция. Родители, не только православные, возмущены перспективой вторжения в семейную жизнь и отбора детей. Церковь могла бы взять на себя функцию спикера морального большинства, вести жесткий диалог с властью по вопросам, важным для всего общества.
– Жесткий диалог с властью? Одно из самых серьезных обвинений в отношении РПЦ как раз касается ее чрезмерного сближения с властными структурами…
– Вячеслав Бутусов пел песню Ильи Кормильцева с образом, очень понятным прежде всего христианам и буддистам: «связанные одной целью».. Несвобода – это следствие амбиций. Если, скажем, у меня цель – стать для вас «дьяконом, приятным во всех отношениях», то это будет налагать очень серьезные ограничения на стиль моего поведения, речь... Вопрос не в том, каковы отношения Церкви и государства сейчас, а в том, как видится нами конечная цель движения. Видит ли сама Церковь пределы нашего сотрудничества? Ведь если цель запредельно высока, то величием этой цели могут оправдаться средства ее достижения. Мечта о светлом завтра может создать зоны слепоты в восприятии сегодняшних реалий. Именно поэтому Христом сказано «не заботьтесь о завтрашнем дне».
– 2 года назад был принят закон о реституции церковного имущества. Но до сих пор передано крайне мало. Может, зря этот документ приняли?
– Закон этот был скорее моральной декларацией: награбленное надо возвращать... Но реальность сложнее деклараций. Предположим, в 1917 году Церкви принадлежало 10% московской недвижимости. Многие из этих зданий не пережили 20 век. Пережившие – в таком состоянии, что их реставрация обойдется дороже, чем новостройка. Кроме того, 10 процентов дореволюционной Москвы это не более, чем 0,1% Москвы современной. Плюс использовать здания использовать в коммерческих целях нельзя. Поэтому даже вернув себе все здания, церковь отнюдь не достигнет того экономического и социального статуса, что был у нее до революции. Скорее наживет головную боль – по слову святого Иоанна Златоуста: «как слишком большая обувь натирает ногу, так слишком большое жилище натирает душу».
– Еще несколько лет модно было верующим, сейчас в моде атеизм. А кем быть проще?
– И атеизм и вера бывают разного качества. Бездумным может быть и то и другое. Есть вялотекущая вера, а есть вера выстраданная, как у Достоевского: «ну не как же мальчик верую я во Христа! Моя осанна прошла сквозь огонь, воду и медные трубы». И неверие тоже бывает разное. У кого-то это повод не загружать себя мыслями, далекими от потребительской корзины, а кем-то его неверие переживается как горе и как повод для мозгового штурма.
|
