|
alex-anpilogov.livejournal.com 11.06.2015 11:32
Природа Крыма изменчива. Как изменчиво и человеческое общество.
Пред вами — две фотографии, сделанные с промежутком в столетие: скалы Дива и Монах в районе курортного Симеиза, маленького посёлка возле шумной и бурлящей в летний сезон Ялты.
Скала Монах не пережила страшного крымского землетрясения 1921 года — и лежит с тех пор в груде обломков. Можно сказать, что Монах теперь не стоит, а преклонил колена перед Дивой.
Просела вниз и сама Дива, став гораздо ниже, но всё же сохранив свои прекрасные, устремлённые вверх формы.
Но ещё больше поменялся сам Симеиз. Который тоже разительно изменился всего лишь за каких-то пять лет в начале ХХ века, как поменялась и вся Россия.
Название Симеиз переводится с греческого как «знак» или «флаг» (σημαία).
По одной из версий, название происходит оттого, что скала Дива и стоящий за ней массив горы Кошки служили навигационным знаком — ориентиром для судов, проплывающих по Чёрному морю вдоль южного берега Крыма.
Симеиз возник как элитный дачный поселок известных и богатых россиян.
В 1900 году предприимчивые братья Николай и Иван Мальцовы начали здесь реализацию своего амбициозного, как сказали бы сейчас, «инвестиционно-риэлторского» проекта.
До 1913 года в Новом Симеизе было построено более 100 престижных вилл, дач и пансионов, было разбито несколько частных парков и создан большой городской парк, построена небольшая набережная и дорога в Ялту через Алупку и Кореиз.
В Симеиз не раз приезжали Грибоедов, Жуковский, Бунин, Куприн, Горький, Рахманинов.
Однако, большая часть симеизских дач принадлежала не композиторам или писателям (они в них были скорее почётными и престижными гостями), а, в первую очередь — тогдашней российской элите, которая в то предвоенное время рассматривала Крым исключительно в роли своей частной «Русской Ривьеры». Без надоедливой черни и хмурой петербургской обыденности.
Пусть и не Капри, пусть и не Ницца — но «хрустъ русской французской булки» был не менее громок, чем такой же хруст круассанов на набережной Сен-Тропе.
«Уединенно, прекрасно, величественно», — такими словами описал свое восхищение Симеизом русский писатель Лев Толстой.
Некоторые виллы на южном побережье Крыма элита Российской Империи достраивала ещё во время начавшейся в 1914 году Первой мировой войны — «русская булка» хрустела и не хотела думать о том, что за силы пришли в движение по всему миру.
Ну а дальше произошло всё то, о чём вы, я думаю, уже много раз читали в учебниках истории и в художественной литературе.
А это кто? – Длинные волосы
И говорит вполголоса:
– Предатели!
– Погибла Россия! –
Должно быть, писатель –
Вития...
И, внезапно (о, это слово... внезапно зима застала нас в трусах!) на Русской Ривьере начинают раскручиваться уже совсем другие сюжеты. Хрустит не булка — хрустят кости и хрустят проломленные черепа.
А дачи, на которых в салонах выступали поэты и композиторы, писатели и певцы — взирают на всё это в благоговейном ужасе...
«Виктор Яковлевич Полунин – преуспевающий врач земской больницы в Оренбургской губернии, член Богородского клуба велосипедистов. В 1907 году приобретает участок № 48 в Симеизе площадью 552 квадратных саженей. В этом же году по его проекту начинается строительство дачи. Дом был выстроен в два этажа и состоял из 10 комнат. Здание предназначалось для жилья и сдачи в наем, поэтому почти из всех комнат имелся выход на балкон с видом на море. Дача В. Я. Полунина располагалась рядом с флигелем дачи Пузановых «Красный мак».
В 1913 году Виктор Яковлевич продает дачу Петру Михайловичу Ловен. Он владел ей всего четыре года, продает Тихановичу Алексею Фадеевичу. У него в 1918 году дачу приобретает Анна Ниловна Дыханова.
Сегодня эта дача известна под именем ее последней владелицы, которая также имела земли в Кикинеизе. На даче в Симеизе она поселилась вместе с матерью. Комнаты сдавала отдыхающим и тем самым зарабатывала на жизнь. После национализации дачи, ей была выделена комната за которую она платила 5 рублей в месяц в курфонд. После произошедшего пожара, дача сильно изменила свой облик и ее практически не узнать.»
«Участок под номер 8 и 9 в Симеизе был приобретен в начале ХХ века Статским Советником и потомственным дворянином Николаем Сергеевичем Свиягиным. Площадь участка составляла 1663 квадратных саженей и располагался он не далеко от побережья и горы Кошка. К проектированию здания Николай Свиягин пригласил Я. П. Семенова, который занимался строительством, и Н. П. Краснова, который проектировал фасад дачи. Дача была выстроена в два этажа в стиле неоклассицизма и состояла из 10 комнат. Войдя в дом, вы попадали в большой круглый зал, который снаружи окружали колоны ионического ордера, окна в холле были прямоугольными и вытянутыми почти на всю высоту первого этажа. Над центральной частью здания располагался второй этаж из которого имелся выход на открытую террасу. Главный вход в здание располагался на северном фасаде здания и был украшен античным портиком. Правое крыло дома украшали статуи кариатид. Почти на самой окраине участка была построена крытая терраса. Одна сторона – восточная, была сделана из камня и отштукатурена, западная – украшена колонами, а южная – кариатидами. Всю остальную территорию занимал небольшой парк с фонтанами, маскаронами и каскадом бассейнов. В парке произрастали ливанский кедр и средиземноморские растения, из самшита были сделаны бордюры. К морю вели дорожки выложенные камнем и небольшие пролеты ступенек.
До национализации дачи, Николай Сергеевич со своей семьей старался проводить здесь все лето. Месторасположение дачи, потрясающие виды открывающиеся с террас, целебный воздух, ему очень нравились и дом Н. С. Свиягин никогда не сдавал и продавать не собирался, не смотря на многочисленные предложения.
В ходе начавшегося террора и революционных событий в 1920 году Н.С. Свиягин бросив дачу в Симеизе и особняк в Петербурге, вместе со своей семьей отплывает на корабле из Крыма в Италию, а от туда в Дубровник, где и прожил до 1924 года.
С приходом Советской власти в Крым, дача Н. С. Свиягина была превращена в один из корпусов противотуберкулезного санатория.»
Досталось не только дачам, но и дворцам:
«Дворец строился с 1895 по 1897 год в крымском имении великого князя Петра Николаевича, дяди императора Николая II.
Он был спроектирован в мавританском стиле по эскизам, сделанным самим великим князем во время путешествий в страны Ближнего Востока и Магриба. Архитектором и руководителем строительства был ялтинский городской архитектор Николай Краснов, впоследствии также автор Ливадийского и Юсуповского дворцов. Сам великий князь Александр Михайлович сравнивал дворец Дюльбер с замком «Синей Бороды». Над входом во дворец располагалось изречение из Корана с пожеланием благополучия его владельцу. Постройка была украшена серебристыми куполами и зубчатыми стенами.
После Февральской революции Временное правительство разрешило некоторым из династии Романовых уехать в Крым в свои имения. После установления в Крыму советской власти всем им начала угрожать непосредственная опасность физической расправы. За жизнь Романовых в Крыму отвечал комиссар Севастопольского совета, матрос Ф. Л. Задорожный, который должен был отчитываться и выполнять распоряжения только центральных советских властей. К концу зимы 1917—1918 годов в связи с началом немецкого наступления на Украину местный Ялтинский совет в котором были сильны позиции анархистов, порывавшихся расправиться с Романовыми ещё с декабря 1917 года, принял решение уничтожить всех представителей императорской семьи.
Не получив никаких распоряжения из столицы Советской России, Ф. Л. Задорожный, не желая подчиниться воле Ялтинского совета, решил воспользоваться архитектурными особенностями дворца, превратив его в настоящую крепость — сюда, под защиту толстых стен и пулемётов, установленных на его стенах, под защиту отряда матросов Черноморского флота, подчиняющихся Ф. Л. Задорожному, были переведены из различных имений все находящиеся в Крыму члены семьи Романовых — великие князья Александр Михайлович, Николай Николаевич и Пётр Николаевич с семьями, а также вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Зубчатые стены дворца оказались очень удобными для устройства пулемётных гнёзд. Сам Великий князь Александр Михайлович стал правой рукой Ф. Л. Задорожного по разработке мероприятий по обороне дворца. Он, как профессиональный военный, помог оборудовать места для пулемётов и рассчитал секторы огня, помог охране наладить работу прожекторов. Многочисленные налеты вооруженных отрядов анархистски настроенных приверженцев Ялтинского совета так ни разу и не закончились штурмом.
Так они были спасены и дождались ликвидации советской власти в результате германского вступления в Крым. В апреле 1919 года они эмигрировали из России на борту британского крейсера «Мальборо».
Вот так и сложилась судьба владельцев крымских дворцов и дач — кто убежал, кто погиб, а кто потом был вынужден до конца своей жизни оплачивать 5 рублей в курфонд за то, чтобы тебе позволили снимать скромную комнату на твоей собственной даче. Хотя можно было бы понимать, покупая её в 1918 году, что французская булка уже год, как перестала хрустеть...
А что мы видим сейчас ?
Да ровно то же самое, товарищи и господа — с каким бы периодом русской истории вы себя не ассоциировали, с блистательной Российской Империей 1812 года или же с могущественным Советским Союзом 1945-го: в то время, как в стране назревают весьма фундаментальные и критические для нашего будущего тенденции — французская булка опять хрустит.
И опять потом надо будет искать предателей и говорить «Ах, какую же мы Россию просрали! Как же прекрасна была Русская Ривьера летом 2015-го! Как хрустела булка! А ведь война на Донбассе-то ещё только разгоралась и не была ещё мировой!»
Адольф, слышал? Мы таки в Ленинграде!
«На просьбу «Фонтанки» сообщить подробности грядущего события в пресс–службе ведомства ответили номером телефона инициатора – Российского военно–исторического общества, председателем которого является все тот же Владимир Мединский.
Установка доски сама по себе похожа на тайную операцию. Для городских комитетов, отвечающих за оформление Петербурга, инициатива Минкульта и РВИО стала сюрпризом.
Любопытно, что о намерениях Владимира Мединского не знают ни в Минобороны, ни в командовании Западного военного округа. Да и в самом здании на Галерной о грядущем пристальном внимании к ним общества узнали от «Фонтанки». «Мы не то чтобы против Маннергейма, если бы нам Министерство культуры заодно фасад отремонтировало, и вовсе были бы за», – намекнули в разговоре. Другое дело, что представители ведомства тревожатся за здоровье рабочих, которые подойдут к режимному объекту «сверлить дырочки», не имея на то разрешительных документов.
Как бы то ни было, едва ли на мемориальном знаке будет отражена и еще одна, самая спорная часть биографии Карла Густава Маннергейма. Помимо службы на российского императора, он был противником Советского Союза до 1944–го года и более того, участвовал во Второй мировой на стороне гитлеровской Германии. Именно под руководством Маннергейма финские войска установили блокаду Ленинграда с севера.
Первым о реабилитации Маннергейма в российском общественном сознании заговорил Владимир Чуров, нынешний председатель ЦИК, а при Собчаке — сотрудник комитета по внешним связям петербургской администрации. Барону посвящена часть книги Чурова «Тайна четырех генералов». Однако очевидный знак историкам подал Владимир Путин, в 2001–м году возложив венок к могиле Маннергейма. Затем последовала выставка в Эрмитаже, издание многочисленных книг, Маннергейма включили в серию «Жизнь замечательных людей».
Покажите Мединскому вот эти фотографии:
Ну а если вам не нравится то, что вы видите на фотографиях блокадного Ленинграда, к блокаде которого приложил руки в том числе и царский генерал-лейтенант Маннергейм, то вам — сюда .
Там много фоточек прекрасной Русской Ривьеры.
Правда, лучше смотреть до конца, когда видно, как падает Монах, как наклоняется Дива — и как меркнет хрустъ французской булки, карета превращается в тыкву, а фешенебельные дачи и помпезные дворцы становятся детскими противотуберкулёзными санаториями и домами отдыха для трудящихся.
Так было, так будет.
Не слышно шуму городского,
Над Невской башней тишина,
И больше нет городового –
Гуляй, ребята, без вина!
Стоит буржуй на перекрестке
И в воротник упрятал нос.
А рядом жмется шерстью жесткой
Поджавший хвост паршивый пес.
Стоит буржуй, как пес голодный,
Стоит безмолвный, как вопрос.
И старый мир, как пес безродный,
Стоит за ним, поджавши хвост.
А. Блок. Двенадцать. Поэма.
| 