|
Евгений Супер на www.odnako.org 05 марта 2013
Норвегия обнаружила на своём участке Баренцева моря новые запасы нефти и газа. Радость за соседей несколько омрачается тем, что совсем недавно этот участок моря принадлежал нам. В 2010 году был подписан договор между Россией и Норвегией, согласно которому наша страна отказалась от претензий на 79 тыс. кв. км. «спорных территорий» ради «укрепления партнёрских отношений». Сколько нефти и газа мы потеряли на самом деле? И на что стоит действительно обратить внимание в этой истории? Давайте разбираться.
Что норвежцу хорошо, то русскому…
«Это хорошая новость для Норвегии», – сообщил министр нефти и энергетики Норвегии Ола Moe Бортен. – «Эти дополнительные ресурсы представляют огромную ценность для норвежского общества. Это особенно обнадёживающая новость для северной Норвегии, которая сейчас позиционирует себя в качестве следующей нефтяной провинции Норвегии».
Хорошая новость для Норвегии в данном случае автоматически подразумевает наличие плохой новости для России, ведь не уступи мы эту территорию в 2010 году, её ресурсы были бы нашими.
Напомним, что спор относительно разграничения Баренцева моря длился долгих 40 лет. Дело в том, что море омывает и наши и норвежские берега, это и родило спор относительно того, кому какой кусок дна принадлежит. Россия (тогда СССР) настаивала на традиционном делении Арктики по секторам (что увеличивало нашу часть дна), Норвегия же требовала разделить по «срединной линии» (что увеличивало их часть). Спор этот длился долго и мог бы длиться до бесконечности, если бы в 2010 году руководство России не решило поставить в нём точку, предложив компромиссный вариант деления участка на равные части. Норвегия с радостью согласилась, но об этом позже.
Давайте взглянем на то, какие именно запасы углеводородов Россия «отдала» Норвегии. Из довольно скупых сообщений СМИ складывается впечатление, что мы потеряли какие-то невероятные богатства. Вчитавшись внимательнее, мы обнаружим, что эти запасы могут составлять 300 млн. кубометров углеводородов (примерно 15% из них – нефть). Тут ключевое слово «могут», так как оценка весьма приблизительна и предполагает разброс от 55 до 565 млн. кубометров.
Допустим, что норвежцам повезло на полную катушку и они «оторвали» все 565 млн. кубометров. Много ли это? Для сравнения: запасы российского Штокмановского месторождения составляют 3,9 трлн. кубометров газа (правда, и добывать его на нашем участке сложнее, и об этом мы тоже поговорим). То есть – не сказать чтобы огромные запасы, хотя по современным меркам весьма приличные, особенно для норвежцев.
Но главное не это, а то, что по условиям всё того же договора 2010 года, если одна из сторон осваивает приграничное месторождение, то она обязана осваивать его в кооперации с соседом. То есть Норвегии придётся с Россией всё же поделиться. Это в том случае, если месторождение частично расположено и на нашей территории.
Сомнений в том, что это так, практически нет. В бывшей «серой зоне» ещё в 80-ые годы советские геофизики выявили поднятие, получившее название свод Федынского. Именно оно предположительно и содержит крупные запасы углеводородов. Однако две трети поднятия находятся на российской территории, то есть делиться придётся в любом случае (обеим сторонам).
Более того: Россия в обозримом будущем и не смогла бы осваивать участки без помощи иностранцев. К сожалению, мы не обладаем необходимыми технологиями для добычи углеводородов на арктическом шельфе. Именно поэтому ранее «Роснефть» отдала по трети в своих северных проектах зарубежным нефтяным гигантам. По этой же причине к разработке Штокмановского месторождения ранее были привлечены всё те же норвежцы – признанные лидеры в этой сфере.
Кстати говоря, до тех пор, пока территории носили спорный статус, разведка и добыча нефти и газа на нём были запрещени. В 2011 году «Зарубежнефть» заявила о желании осваивать свод Федынского совместно с норвежцами и французами, так как юридические препятствия были сняты.
Итак, мы выяснили, что говорить о том, будто Россия подарила свои запасы норвежцам – не совсем верно. Оптимистичный же тон норвежского министра имеет своё объяснение – запасы Северного моря истощаются, и открытие новых залежей – хоть какая-то возможность пополнить энергетический баланс страны.
Однако спешить радоваться всё же не стоит.
Во-первых, в Норвегии есть сильное экологическое лобби, которое встретило в штыки планы Министерства нефти. Так, район, где обнаружены запасы углеводородов, является промысловым и считается «рыбным роддомом». Кстати, полное право препятствовать добыче здесь имеют и российские рыболовы, промышляющие треской.
Во-вторых, шансы на то, что в конечном итоге ресурсы месторождений окажутся очень скромными – велики. Сами норвежцы ранее проводили исследования, которые показали, что свод Федынского, хоть и может потенциально быть полон ресурсов, но может быть и практически пуст уже 5-10 млн. лет. Причина – движение ледников, которые оказали значительное давление на участок и, не исключено, практически уничтожили его нефтегазовый потенциал. Норвегия уже неоднократно сталкивалась с таким феноменом – открытые месторождения после бурения оказывались пустыми.
Однако Норвегия бурить собирается и уже ведёт активные подготовительные работы. Ей просто деваться некуда, ведь её экономика радикально завязана на углеводородный экспорт, а большая часть разведанных запасов уже истощена.
В чём настоящая проблема
Таким образом мы выяснили, что слух о катастрофической утрате Россией нефти и газа в Баренцевом море, как обычно, оказался всего лишь слухом и поводом для ура-паникёрства. Однако это не отменяет критики самого решения о компромиссе по территориям с Норвегией и вообще практики решать подобные вопросы без оглядки на общественное мнение.
Всё-таки уступка вышла нам боком. Дело в том, что вышеупомянутое Штокмановское месторождение мы собирались разрабатывать как раз с норвежцами. Однако дело это трудное – бурить нужно на удалении в 550 км от берега и на глубину 340 м. А свод Федынского всего в 70 км от берега (норвежского) и глубина моря здесь меньше, значит, и бурить проще и дешевле. Естественно, что сразу же после подписания договора 2010 года норвежцы вышли из штокмановского проекта. В вину им поставить это сложно – любой рачительный хозяин в подобных условиях поступил бы так же. Конечно, на Штокман они, скорее всего, вернутся (куда им деваться), но в итоге проект опять замер, что весьма огорчило, например, жителей Мурманской области, которые очень на его развитие рассчитывали.
Что ещё важно – никаких уважительных причин к уступкам с нашей стороны в 2010 году не было. Сорок лет наши дипломаты держали твёрдую позицию и, заметьте, это не влияло на практическое российско-норвежское сотрудничество в сфере экономики (в тот же Штокман норвежцы вошли, невзирая на обиду). Конечно, хотелось бы верить, что, принимая решение, власть (в лице тогдашнего президента Медведева Д.А.) руководствовалась какими-то скрытыми от глаз обывателя, но важными для благополучия страны мотивами. Но так как нам, обывателям, эти мотивы до сих пор не предъявлены – имеем право считать, что их нет и вовсе. А в таком случае решение выглядит не иначе как банальный прогиб под «наших западных партнёров» ради неких эфемерных имиджевых составляющих.
Как это у них называется – "мы наконец-то уладили многолетний спор". А зачем? Нет ответа.
В то же время мы не устаём повторять, что наша власть, как бы ни странно для некоторых это ни звучало, не принимает подобных решений без оглядки на общественное мнение. Именно отсутствие массового неприятия такой политики с нашей стороны и позволяет ей ориентироваться в первую очередь на реакцию народа норвежского, а не своего. Норвежцы тогда, помнится, были в восторге. А мы?
Мы, конечно, побухтели в наших интернетах, но знаете что? Я уверен, что если я сейчас пройдусь по знакомым и родным (среди них люди разные – от пенсионеров и простых рабочих до банкиров и бизнесменов), то выяснится, что подавляющее большинство из них вообще не знает, о чём идёт речь. Вот вам и вся разгадка.
Пока мы не выдвинем жесткое требование к нашей власти (кто бы её не представлял на данном историческом отрезке) не принимать никаких решений относительно российской земли и воды без общественного одобрения, – ничего в её политике не изменится. И это, кстати говоря, касается и всех остальных принципиальных вопросов.
|
