|
Оригинал werewolf0001.livejournal.com 22.02.2019 03:50
Или –
что такое хорошо, и что такое плохо
Дети – видят своими глазами то же самое, что и взрослые. Просто осознают то что они видят иначе. Дети еще не знают, что такое хорошо и что такое плохо.
К сожалению, этого не знают и некоторые взрослые. Г-н Сурков явно относится к их числу: «Долгое государство Путина».
«Это только кажется, что выбор у нас есть». Поразительные по глубине и дерзости слова. Сказанные полтора десятилетия назад, сегодня они забыты и не цитируются. Но по законам психологии то, что нами забыто, влияет на нас гораздо сильнее того, что мы помним. И слова эти, выйдя далеко за пределы контекста, в котором прозвучали, стали в итоге первой аксиомой новой российской государственности, на которой выстроены все теории и практики актуальной политики.
Иллюзия выбора является важнейшей из иллюзий, коронным трюком западного образа жизни вообще и западной демократии в частности, давно уже приверженной идеям скорее Барнума, чем Клисфена. Отказ от этой иллюзии в пользу реализма предопределенности привел наше общество вначале к размышлениям о своем, особом, суверенном варианте демократического развития, а затем и к полной утрате интереса к дискуссиям на тему, какой должна быть демократия и должна ли она в принципе быть.
На самом деле – иллюзия того что у народа нет выбора, иллюзия того что ты полностью контролируешь ситуацию – смертельно опасна.
В начале 20 века – точно такие же мысли были у всех российских политиков. В том числе у думских, которые шатали страну. Совершенно точно, что такие мысли были у тех, кто готовил заговор февраля 1917 года. Как сказал Керенский на собрании союза адвокатов Петрограда в январе 1917 года – если не сейчас, то когда?
Но ни один российский политик января 1917 года – и в страшном сне не мог себе представить, как будет выглядеть декабрь 1917 года, где будет он сам и где будет страна. Все они предполагали, что выбора нет. Ни у них, ни у народа. Оказалось, что выбор есть, прежде всего, у народа, причем выбор такой широкий, что ни в каком кошмарном сне не привидится. Если у тебя есть винтовка, то выбор 360 градусов – куда палить. Кто-то из этих политиков, думавших, что нет выбора, сумел убежать. Кто-то не успел.
Поэтому – никогда не надо думать, что у кого-то нет выбора. Он есть, просто ты его себе не представляешь.
…
Открылись пути свободного государственного строительства, направляемого не импортированными химерами, а логикой исторических процессов, тем самым «искусством возможного». Невозможный, противоестественный и контристорический распад России был, пусть и запоздало, но твердо остановлен. Обрушившись с уровня СССР до уровня РФ, Россия рушиться прекратила, начала восстанавливаться и вернулась к своему естественному и единственно возможному состоянию великой, увеличивающейся и собирающей земли общности народов. Нескромная роль, отведенная нашей стране в мировой истории, не позволяет уйти со сцены или отмолчаться в массовке, не сулит покоя и предопределяет непростой характер здешней государственности.
Боюсь, что это не так. Из распада СССР не было извлечено уроков, конструкция РФ повторяет советскую с национальными республиками – заготовками новых государственных образований. Национальными элитами, которые мечтают о том, что вот будет суверенитет – вот я наворуюсь, и никакая Москва мне не указ. А может послом в Вашингтон поеду. А что – посол Удмуртии в США. Звучит то как! Ой, де, тыбернылъёс.
Никакие уроки не извлечены, иммунитет не выработан. В том числе и у народа, который запросто может подумать – отложимся и не будем Москве платить, все у нас останется, и заживем…
И вот – государство Россия продолжается, и теперь это государство нового типа, какого у нас еще не было. Оформившееся в целом к середине нулевых, оно пока мало изучено, но его своеобразие и жизнеспособность очевидны. Стресс-тесты, которые оно прошло и проходит, показывают, что именно такая, органически сложившаяся модель политического устройства явится эффективным средством выживания и возвышения российской нации на ближайшие не только годы, но и десятилетия, а скорее всего и на весь предстоящий век.
Русской истории известны, таким образом, четыре основные модели государства, которые условно могут быть названы именами их создателей: государство Ивана Третьего (Великое княжество/Царство Московское и всей Руси, XV–XVII века); государство Петра Великого (Российская империя, XVIII–XIX века); государство Ленина (Советский Союз, ХХ век); государство Путина (Российская Федерация, XXI век). Созданные людьми, выражаясь по-гумилевски, «длинной воли», эти большие политические машины, сменяя друг друга, ремонтируясь и адаптируясь на ходу, век за веком обеспечивали русскому миру упорное движение вверх.
К сожалению, мы значительно отстаем как от Запада так и от Китая. Никакого упорного движения вверх в экономике не заметно.
Эта ситуация опаснее чем кажется – когда созревшим региональным элитам США предложат – отложитесь от России и мы станем вам помогать, потому что тогда вы будете маленькие и милые – что они тогда ответят?
Большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу. Выход ее на полную мощность далеко впереди, так что и через много лет Россия все еще будет государством Путина, подобно тому как современная Франция до сих пор называет себя Пятой республикой де Голля, Турция (при том, что у власти там сейчас антикемалисты) по-прежнему опирается на идеологию «Шести стрел» Ататюрка, а Соединенные Штаты и поныне обращаются к образам и ценностям полулегендарных «отцов-основателей».
Необходимо осознание, осмысление и описание путинской системы властвования и вообще всего комплекса идей и измерений путинизма как идеологии будущего. Именно будущего, поскольку настоящий Путин едва ли является путинистом, так же, как, например, Маркс не марксист и не факт, что согласился бы им быть, если бы узнал, что это такое. Но это нужно сделать для всех, кто не Путин, а хотел бы быть, как он. Для возможности трансляции его методов и подходов в предстоящие времена.
Опять-таки – я не вижу экономического рывка. А если его нет – о чем мы говорим?
Что касается машины Путина – да, я считаю что будущее России лет на пятьдесят задано Путиным. Современная Россия – создана Путиным так же как США – Рейганом, Англия – Тэтчер, а Франция – де Голлем. Вопрос – что будет после Путина? Работа по исправлению одного и развитию другого или бунт?
У русского человека есть один опасный изъян. Если он вдруг чувствует, что живет «не по правде», в нем просыпается зверь. «Лечение» такой ситуации – сжечь дом, хозяйство и напиться до умопомрачения. Это 1917 год.
Уверены что не повторится?
Описание должно быть исполнено не в стиле двух пропаганд, нашей и не нашей, а на языке, который и российский официоз, и антироссийский официоз воспринимали бы как умеренно еретический. Такой язык может стать приемлемым для достаточно широкой аудитории, что и требуется, поскольку сделанная в России политическая система пригодна не только для домашнего будущего, она явно имеет значительный экспортный потенциал, спрос на нее или на отдельные ее компоненты уже существует, ее опыт изучают и частично перенимают, ей подражают как правящие, так и оппозиционные группы во многих странах.
Чужеземные политики приписывают России вмешательство в выборы и референдумы по всей планете. В действительности, дело еще серьезнее – Россия вмешивается в их мозг, и они не знают, что делать с собственным измененным сознанием. С тех пор как после провальных 90-х наша страна отказалась от идеологических займов, начала сама производить смыслы и перешла в информационное контрнаступление на Запад, европейские и американские эксперты стали все чаще ошибаться в прогнозах. Их удивляют и бесят паранормальные предпочтения электората. Растерявшись, они объявили о нашествии популизма. Можно сказать и так, если нет слов.
На самом деле я уже писал что происходит. В России из общения политических элит и народа исключен ретранслятор – интеллигенция. На Западе интеллигенция монопольно присвоила себе право говорить от имени народа, и власть не может, не имеет права ее не слушать. Иначе будет как с Трампом – фактически мятеж всей интеллектуальной элиты страны, восстание прессы против избранного президента.
Сам факт того что система, где интеллигенция исключена из разговора элит и народа может существовать и быть успешной – смертельный удар по всей системе Запада, созданной еще в 17-18 веках. Потому нас долбили и будут долбить.
…
Когда на каждом углу восхваляли интернет как неприкосновенное пространство ничем не ограниченной свободы, где всем якобы можно все и где все якобы равны, именно из России прозвучал отрезвляющий вопрос к одураченному человечеству: «А кто мы в мировой паутине – пауки или мухи?» И сегодня все ринулись распутывать Сеть, в том числе и самые свободолюбивые бюрократии, и уличать фейсбук в потворстве иностранным вмешательствам. Некогда вольное виртуальное пространство, разрекламированное как прообраз грядущего рая, захвачено и разграничено киберполицией и киберпреступностью, кибервойсками и кибершпионами, кибертеррористами и киберморалистами.
Нормально ли это? Правильно ли? К этому ли надо идти?
На самом деле свобода слова, и в интернете в том числе необходима. Ее отсутствие неизбежно ведет к катастрофе. Люди, которые не могут высказаться (в США за неосторожное высказывание можно лишиться работы, в некоторых странах Европы за мыслепреступления, например отрицание холокоста может быть реальный срок) копят невысказанное в себе, и в какой-то момент – все это взрывается. Пример – те же самые желтые жилеты. Людям просто надоело молчать о том, о чем неприлично, неполиткорректно говорить. Посмотрите, с какой скоростью ячейки Желтых жилетов появились и в других странах.
…
Наша система, как и вообще наше все, смотрится, конечно, не изящнее, зато честнее. И хотя далеко не для всех слово «честнее» является синонимом слова «лучше», оно не лишено притягательности.
Государство у нас не делится на глубинное и внешнее, оно строится целиком, всеми своими частями и проявлениями наружу. Самые брутальные конструкции его силового каркаса идут прямо по фасаду, не прикрытые какими-либо архитектурными излишествами. Бюрократия, даже когда хитрит, делает это не слишком тщательно, как бы исходя из того, что «все равно все всё понимают».
Высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы делают военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими. Их традиционно не прячут, а наоборот, демонстрируют, поскольку Россией никогда не правили купцы (почти никогда, исключения – несколько месяцев в 1917 году и несколько лет в 1990-х), считающие военное дело ниже торгового, и сопутствующие купцам либералы, учение которых строится на отрицании всего хоть сколько-нибудь «полицейского». Некому было драпировать правду иллюзиями, стыдливо задвигая на второй план и пряча поглубже имманентное свойство любого государства – быть орудием защиты и нападения.
Я не буду спорить, что политическая система в тех же США далека от идеала. И ее приводят в действие отнюдь не люди с высокими моральными качествами. Но между нашей и американской есть одно важное различие.
Если американская элита лицемерно благопристойна, и на проигравшегося, проворовавшегося накидывается с яростью, хотя те кто накидывается делали и делают то же самое – то постсоветские элиты вызывающе и открыто аморальны. Они ничего не скрывают, наоборот – поддерживают демонстративно высокий уровень потребления и смеются людям в лицо. Как сказал один из кандидатов на пост судьи на Украине – поверьте, я на свой Майбах честно заработал. В США такого бы и выдвигать не подумали.
И в сочетании с демонстрацией силового каркаса – это вызывает у людей понятные и отнюдь не добрые чувства.
Глубинного государства в России нет, оно все на виду, зато есть глубинный народ.
На глянцевой поверхности блистает элита, век за веком активно (надо отдать ей должное) вовлекающая народ в некоторые свои мероприятия – партийные cобрания, войны, выборы, экономические эксперименты. Народ в мероприятиях участвует, но несколько отстраненно, на поверхности не показывается, живя в собственной глубине совсем другой жизнью. Две национальные жизни, поверхностная и глубокая, иногда проживаются в противоположных направлениях, иногда в совпадающих, но никогда не сливаются в одну.
Глубинный народ всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия. Понимание, кто он, что думает и чего хочет, часто приходит внезапно и поздно, и не к тем, кто может что-то сделать.
Редкие обществоведы возьмутся точно определить, равен ли глубинный народ населению или он его часть, и если часть, то какая именно? В разные времена за него принимали то крестьян, то пролетариев, то беспартийных, то хипстеров, то бюджетников. Его «искали», в него «ходили». Называли богоносцем, и наоборот. Иногда решали, что он вымышлен и в реальности не существует, начинали какие-нибудь галопирующие реформы без оглядки на него, но быстро расшибали об него лоб, приходя к выводу, что «что-то все-таки есть». Он не раз отступал под напором своих или чужих захватчиков, но всегда возвращался.
Своей гигантской супермассой глубокий народ создает непреодолимую силу культурной гравитации, которая соединяет нацию и притягивает (придавливает) к земле (к родной земле) элиту, время от времени пытающуюся космополитически воспарить.
Народность, что бы это ни значило, предшествует государственности, предопределяет ее форму, ограничивает фантазии теоретиков, принуждает практиков к определенным поступкам. Она мощный аттрактор, к которому неизбежно приводят все без исключения политические траектории. Начать в России можно с чего угодно – с консерватизма, с социализма, с либерализма, но заканчивать придется приблизительно одним и тем же. То есть тем, что, собственно, и есть.
Умение слышать и понимать народ, видеть его насквозь, на всю глубину и действовать сообразно – уникальное и главное достоинство государства Путина. Оно адекватно народу, попутно ему, а значит, не подвержено разрушительным перегрузкам от встречных течений истории. Следовательно, оно эффективно и долговечно.
В новой системе все институты подчинены основной задаче – доверительному общению и взаимодействию верховного правителя с гражданами. Различные ветви власти сходятся к личности лидера, считаясь ценностью не сами по себе, а лишь в той степени, в какой обеспечивают с ним связь. Кроме них, в обход формальных структур и элитных групп работают неформальные способы коммуникации. А когда глупость, отсталость или коррупция создают помехи в линиях связи с людьми, принимаются энергичные меры для восстановления слышимости.
Да, к сожалению народ у нас во многом еще глубинный. Но хорошо ли это?
Зимой 1917 года Николай II был твердо уверен что хорошо понимает свой народ.
Не меньше в этом были уверены и другие участники политического процесса, от октябристов до коммунистов. Только думали они совершенно по разному.
Как потом оказалось, народ не понимал никто, а повел его за собой тот кто сумел лучше соврать – Ленин. Народ пошел и жестоко за это поплатился.
В ноябре 1991 года Горбачев в разговоре с Кравчуком сказал – да что вы, я хорошо знаю настроения на Украине, там никто не проголосует против Союза. Через несколько дней на референдуме проголосовало против 90 % населения.
Не слишком ли вы переоцениваете себя, г-н Сурков, думая что вы то уж – точно не глухой?
Перенятые у Запада многоуровневые политические учреждения у нас иногда считаются отчасти ритуальными, заведенными больше для того, чтобы было, «как у всех», чтобы отличия нашей политической культуры не так сильно бросались соседям в глаза, не раздражали и не пугали их. Они как выходная одежда, в которой идут к чужим, а у себя мы по-домашнему, каждый про себя знает, в чем.
По существу же общество доверяет только первому лицу. В гордости ли никогда никем не покоренного народа тут дело, в желании ли спрямить пути правде либо в чем-то ином, трудно сказать, но это факт, и факт не новый. Ново то, что государство данный факт не игнорирует, учитывает и из него исходит в начинаниях.
Было бы упрощением сводить тему к пресловутой «вере в доброго царя». Глубинный народ совсем не наивен и едва ли считает добродушие царским достоинством. Скорее он мог бы думать о правильном правителе то же, что Эйнштейн сказал о боге: «Изощрен, но не злонамерен».
Современная модель русского государства начинается с доверия и на доверии держится. В этом ее коренное отличие от модели западной, культивирующей недоверие и критику. И в этом ее сила.
У нашего нового государства в новом веке будет долгая и славная история. Оно не сломается. Будет поступать по-своему, получать и удерживать призовые места в высшей лиге геополитической борьбы. С этим рано или поздно придется смириться всем тем, кто требует, чтобы Россия «изменила поведение». Ведь это только кажется, что выбор у них есть.
1917 год, 1991 год – вот цена описанных вами фейковых представительных институтов, фейковых партий, фейкового политического представительства и безумных жреческих камланий в стиле «я слышу народ! Я точно его слышу!». Цена подмены реального национального диспута в парламенте «слышаньем народа». Народа, не воспитанного участием в реальной политике, и знающего только один способ заставить власть себя услышать – выйти на улицу и наделать делов.
Уже наделали...
Так что извините, г-н Сурков – но мне с вами – точно не по пути. У нас с вами есть общее – трезвый взгляд и циничная оценка ситуации – но есть разница. Я понимаю, что такое хорошо, и что такое плохо (надеюсь) – а вот вы нет. И даже этим бравируете.
И это плохо.
|
